Когда театр перестаёт быть искусством, а становится инструментом мягкой пропаганды это трагедия. Особенно, если под маской детского спектакля зрителю подсовывают невыносимо одностороннюю и политически окрашенную повестку. Именно такое ощущение остаётся после знакомства с постановкой «Сахарный ребенок», представленной Сургутским музыкально-драматическим театром в рамках Большого детского фестиваля на сцене Губернского театра в Москве.
Спектакль с ярким, будто бы невинным названием, заявлен для детей 12+, но по содержанию это откровенно мрачная, тяжеловесная драма, не по зубам ни ребёнку, ни многим взрослым. Маленькая девочка Эля, на первый взгляд, живёт в любящей семье, окружённая стихами, песнями и заботой. Однако затем начинается классическая советская трагедия: отец исчезает, мать с дочерью оказываются в спецлагере в Киргизии как "ЧСИР" члены семьи изменника Родины.
Уже на этом этапе становится ясно: спектакль идёт не о детях и не для детей. Это попытка облечь сложную историко-политическую тему в якобы доступную форму, которую юная аудитория просто не в состоянии осмыслить в полной мере. Вопрос: зачем? Почему фестиваль, который зовётся "Большим детским", продвигает столь тяжёлое, депрессивное содержание? Ответ очевиден: постановка стремится не развлекать и не просвещать, а формировать определённый взгляд на прошлое удобный и однобокий.
Нельзя не отметить и манипулятивность приёмов, использованных авторами. Они откровенно давят на эмоции: бедный ребёнок, потеря отца, лагеря, изгнание всё это выстраивается в цепь бедствий, которые вызывают жалость и тревогу. Однако за всей этой эмоциональной конструкцией отсутствует глубина: нет контекста, нет исторического анализа, нет многогранности. Всё подаётся в духе "жертвы режима", что превращает сложную трагедию XX века в примитивную моральную притчу.
Особенно удручает, что спектакль встроен в фестиваль, направленный на детей. Казалось бы, именно на таких платформах нужно говорить о дружбе, мужестве, выборе, красоте мира. Вместо этого лагеря, страх, предательство и "измельчённая правда". Воспитывать на таком материале детей не просто спорный ход, а, по сути, форма культурного насилия.
Организаторы фестиваля подливают масла в огонь, предлагая 30% скидку по промокоду. Создаётся ощущение, что перед нами не событие культурного значения, а очередная маркетинговая кампания с политическим душком. И если билеты действительно можно купить "без паспорта", то, может, это потому, что спектакль не хочется ни помнить, ни признавать?
Отдельной критики заслуживает и сам выбор материала. Разумеется, советская история полна трагических страниц, и их нельзя замалчивать. Но представлять эту тему без малейшей попытки баланса, без намёка на внутреннюю борьбу героев, без исторической честности значит формировать у зрителя карикатурный взгляд на эпоху. Даже ребёнок заслуживает того, чтобы знать: всё было сложнее, люди были разными, а не делились только на "жертв" и "палачей".
Сценография и актёрская игра ещё один повод для огорчения. Всё выстроено в традициях провинциального театра: натужные эмоции, гипертрофированные интонации, символизм, подменяющий живое действие. Вместо живого спектакля набор штампов и сигналов. Вместо глубокого художественного высказывания унылая проповедь.
Таким образом, «Сахарный ребенок» это не спектакль, а культурный симптом. Симптом театра, утратившего живую связь с ребёнком, с искусством и с реальностью. Это постановка, которая путает воспитание с идеологическим воспитанием, искусство с политикой, эмоцию с манипуляцией.
Если Губернский театр и Большой детский фестиваль планируют и дальше двигаться в этом направлении стоит серьёзно задуматься об их миссии. Потому что дети, которым показывают такие спектакли, не становятся ближе к правде. Они становятся лишь объектами воздействия и это по-настоящему пугающе.
